Что же делать? Миг настал! В японском обществе мужчине редко выпадает минута, чтобы побыть наедине с чужой женой.
Да и сейчас он остался вдвоем с Акико только благодаря ей. Чего она от него хочет? Может, она и есть Юко? Хочет ли она, чтобы он произнес ее имя? Если да, то зачем она так мучает его? Николаса осаждали вопросы, ответы на которые ставили в тупик, приводили к новым загадкам. Теперь вся его жизнь представлялась ему сплошной головоломкой, наспех осознаваемой чередой событий, в которые он никак не желал вникать.
— Кто вы? — хрипло спросил он. — Я должен знать.
Ее глаза пытливо разглядывали его.
— А кто я такая, по-вашему?
Она не рисовалась, Николас скорее ощущал затаенное отчаяние, которому он не мог найти никакого определения.
— Я не знаю.
Они и не замечали, как сокращалось разделявшее их расстояние, будто это происходило само собой.
— Скажите мне, — прошептала она. — Скажите мне!
Он чувствовал ее дыхание, ее аромат, жар тела под шелковым кимоно. Глаза ее были полузакрыты, губы разомкнулись, словно она больше не могла совладать со своим чувством, запрятанным глубоко внутри.
— Юко... — Это имя вырвалось из самого его сердца, словно пробитое пулями боевое знамя. Глупо было произносить его, глупо было думать, что именно она стоит перед ним. И тем не менее он повторил: — Юко, Юко.
Он видел, как трепещут ее веки, словно во власти чар; чувствовал, как размякает и расслабляется льнувшее к нему тело, как откидывается назад ее голова, и длинная изогнутая шея Акико сливается наяву с тем образом, который столько лет стоял перед его мысленным взором, который он все это время носил и памяти.
Протянув к Акико руки, он почувствовал жжение внутри. Он и сам не знал, чего хочет — то ли обнять ее, то ли поддержать и не дать ей уйти. Все его внутренности превратились в воду и начали закипать, разум охватило лихорадочное возбуждение, он утратил всякое самообладание. Его губы прильнули к ее губам, и он ощутил аромат Акико, одновременно почувствовав острое жало ее язычка во рту.
Впервые в жизни Акико раскрылась для мира. Ни одно из ее долгих и энергичных упражнений не могло так воспламенить ее. У нее так кружилась голова, что она была вдвойне благодарна его сильным рукам, обнявшим ее. У нее захватило дух, когда он произнес ее имя. Ее настоящее имя! Возможно ли? Но он был так сладок и, о Боже, как же она жаждала его! Ноги ослабли и не держали ее. От его прикосновений она пришла в такой восторг, какой, казалось ей, возможен только при оргазме.
Что же с ней творится? Даже сейчас какая-то темная частица ее разума кричала, требуя внимания. Что за незнакомая сила вторглась в ее сознание? Из-за чего все ее планы мщения оказались вывернутыми наизнанку? Почему она испытывает такие чувства к ненавистному врагу? И почему она солгала ему? Ведь она же не Юко, она — Акико.
Она почувствовала, как ее окутывает его “ва”, как грохочет пульс в ушах, как его крепкая грудь прижимается к ее груди, и к ней пришло озарение, подобное треску петарды. Теперь она знала ответ.
Как Акико она — ничто. Ничто было ее колыбелью, ничто станет и ее могилой. Но как Юко она кое-что из себя представляла и могла рассчитывать на нечто большее, чем кёму — всеобщее отрицание, которое проповедовал Кёки.
С того мгновения, когда она лишилась любовного покровительства Сунь Сюня, Акико почувствовала себя досигатай, лишенной надежды на спасение. Да и на что она могла надеяться, не имея никакой другой гавани?
А сейчас, с появлением Николаса Линнера, Юко вдруг превратилась в нечто осязаемое. Она перестала быть просто мысленной формой, двухмерным плоским образом, она ожила. Любовь Николаса Линнера вернула ее из царства мертвых.
Жюстин увидела его на второй день после приезда в гостиницу. Они впервые встретились в баре возле бассейна, под сенью навеса, и тогда она подумала, что, должно быть, обозналась. Но вторая встреча произошла на изогнутом в форме полумесяца пляже, когда она брела к желто-зеленому океану с ластами на ногах и трубкой и маской в руке. На сей раз сомнений не возникало: это был Рик Миллар.
Поначалу она в это не поверила. В конце концов, она была в шести тысячах миль от Нью-Йорка, на безмятежном курорте мирового значения, построенном посреди ананасовой плантации площадью двадцать три тысячи акров. Она была в западном Мауи, в одном из самых отдаленных уголков острова, на большом расстоянии от вереницы высотных гостиниц в Каанипали, где останавливалось большинство посетителей этого рая земного.
Она стояла по пояс в плещущихся волнах и как громом пораженная следила за ним. А он бросился в волны головой вперед и поплыл к ней. Он был строен, худощав, широкоплеч и узок в бедрах. Запястья у него были тонкие, грудь не очень мощная, он не состоял из одних мускулов, как Николас. Ну да ведь Рик — теннисист, а не машина для человекоубийства.
Слезы потекли из-под дрожащих век, обжигая ей глаза, и она отвернулась, глядя на море и окутанный дымкой берег Молокаи.
— Жюстин...
— Ну и нервы у вас, если вы сюда приехали!
— Прежде я слышал только о знаменитом нраве Томкина. Говорят, это невозможно было передать словами!.. — Его голос звучал нарочно беспечно и благодушно.
— Вы вернули Мери Кейт на работу?
Она ощутила сердцебиение, будто в груди раскачивалась гранитная глыба.
— Она не подходила для этой работы, Жюстин, так зачем было брать ее снова? — Он стоял к ней ближе, чем ей хотелось бы. — Я же говорил, что нашел на это место человека получше.
Она резко повернулась к нему, ее глаза сверкали.