Мико - Страница 77

Однако окончательного результата олигархи Мэйдзи, по всей вероятности, предвидеть не могли. Ибо с укреплением могущества бюрократии в качестве центра нового правительства и со смертью последнего из этих олигархов подлинная власть в правительстве полностью перешла в руки чиновников, как гражданских, так и — что было не менее важно — военных.

И все это можно было считать наследием династии Токугава. Да, это был важный урок, в особенности для молодого человека, который, скитаясь по стране, которой вскоре суждено было потерпеть поражение, должен был думать о будущем, таком неопределенном и неясном.

Перемены наступали, и вид мавзолея династии Токугава, просматривающийся сквозь кроны деревьев, между которыми он шагал, убеждал Нанги в том, как сильно ему хотелось бы участвовать в этих переменах. Ибо альтернатива была настолько ужасной, что страшно было даже помыслить о ней — быть проглоченным со всеми потрохами трибуналом по военным преступлениям, который неминуемо создадут оккупационные силы.

Нанги огляделся по сторонам — никого. Он повернулся и бесшумно сошел с тропы под укрытие деревьев. Найдя крошечный свободный пятачок, он опустился на колени и достал свою военную форму из небольшой сумки, в которой и содержались все его пожитки. Он свернул ее как попало и поднес к ней горящую спичку. Через недолгое время все было кончено. Он поднялся на затекшие ноги и истоптал пепел в серую пыль.

Проделав это, он вернулся на тропу, чтобы разыскать Сэйити Сато и отвести его домой.

* * *

Сэйити был совсем не похож на своего погибшего брата. Прежде всего у него напрочь отсутствовало то необузданное чувство юмора, которое так облегчало общение с Готаро. А во-вторых, он не был христианином. Это был рано созревший юноша с серьезным подходом к жизни.

В то же время Нанги обнаружил, что Сэйити чрезвычайно сообразителен и что этот мужчина — о нем просто невозможно было думать как о мальчике — открыт для новых и необычных способов мышления. Главным образом из-за этого качества — столь же редкого, что и тонкий юмор, — эти двое быстро сошлись на основе искренности и взаимного доверия.

Что до Сэйити, он стойко перенес известие о смерти старшего брата. Нанги впервые увидел его, когда некий черный силуэт возник из мрака в цветном проеме мавзолея. Он представился, и они довольно долго разговаривали.

А потом, в той интуитивной манере, которая присуща некоторым молодым людям, Сэйити сказал, глядя в сторону:

— Вы пришли сообщить мне, что Готаро-сан убит?

— Он пал смертью самурая, — сказал Нанги.

Сэйити посмотрел на него как-то странно.

— Вероятно, это не доставляло ему такого удовольствия, какое доставляет мне.

— В конце концов, он был японцем, — сказал Нанги. — Его... вера в другого Бога вообще не имела к этому отношения! — Он повернулся, словно желая переменить тему разговора. — Ты знаешь, он спас мне жизнь.

То, что в конечном счете связало их, было их общим страстным желанием не умереть с окончанием войны. Ни один из них не был солдатом императора, они, безусловно, не думали о себе как о камикадзе, падающих, подобно лепесткам сакуры, на третий день ее краткого цветения. При всем при том они были патриотами, ими двигала любовь к стране. Нанги был достаточно дальновиден, чтобы желать увидеть, как Япония поднимается из руин, в которые ее повергла глупая и неумело проведенная война. А Сэйити был все еще достаточно молод, чтобы верить в идеальное устройство мира. Если они будут держаться вместе, думал Нанги, их будет не так-то просто выбить из седла.

Ради этой цели он и стал обучать Сэйити премудростям кан-рёдо, современного японского “бусидо” — пути чиновника, в то время как Сэйити уже заканчивал последний курс университета Киото. Решив, что ему понадобится какой-нибудь особенно яркий пример, чтобы заинтересовать Сэйити этой карьерой, требующей нового способа мышления, Нанги спросил его, знает ли он кратчайший путь к политической власти в Японии.

Сэйити пожал плечами.

— Национальный парламент, разумеется, — сказал он с абсолютной уверенностью, свойственной молодым. — Разве не там политики приобретают свой опыт?

Нанги покачал головой.

— Послушай меня, Сэйити-сан, ни один из членов кабинета министров Тодзё никогда не был в парламенте. Все они в прошлом были чиновниками. И я настоятельно тебе советую всякий раз, когда ты почувствуешь, что твой интерес к занятиям ослабевает, вспоминать об этом.

— Но у меня нет никакого желания становиться гражданским служащим, — недовольно сказал Сэйити. — И я не могу понять вашего упорного стремления стать таковым.

— А ты никогда не слышал такое выражение: “тэнно но канри”? Нет? Это определение японского чиновника на императорской службе. Императорская должность дает им статус “кан”. Это слово китайского происхождения, в старину оно обозначало дом мандарина, который властвует над каким-либо городом. “Кан” — это власть, поверь мне, Сэйити. То, что американские оккупационные войска сейчас делают с нами, не имеет значения, ибо в конечном счете Японией будет править “кан”, и в один прекрасный день он снова сделает ее великой.

И конечно же, история доказала справедливость слов Нанги. Хотя оккупационные власти генерала Макартура за семь лет после 1945 года коренным образом изменили бюрократию, они не уничтожили ее, да, по правде говоря, и не смогли бы этого сделать. Фактически они, сами того не желая, даже усилили одну сферу — экономические министерства.

Оккупационные власти отстранили от власти военных. Им было ведено сделать это, однако, не понимая фундаментальных основ японского правительства, они не видели побочных результатов своих действий. Ибо военные власти были основным противником экономических министерств.