А он все думал: “За что нам эта кара? В чем мы провинились?”
Виктор Проторов должен был находиться на Ближнем Востоке. Три недели назад потребовалось его присутствие в Южном Ливане, чтобы остановить затянувшийся конфликт, который уже принял характер настоящей междоусобицы.
И все же он не покидал Хоккайдо, этот безопасный дом, на создание которого для себя самого он потратил четыре года. Когда он был здесь, никто в Советском Союзе не знал, где он находится или как выследить его. Проторов был совершенно спокоен на этот счет: несколько лучших его аппаратчиков надежно внедрились в структуры восьми других управлений. Они подверглись длительной проверке со стороны своих непосредственных начальников, но все сошло благополучно.
Что касается людей Девятого управления, которыми была укомплектована резиденция, то Проторов был абсолютно уверен в каждом из них. Они все, как один, был преданы ему лично, во-первых; управлению, во-вторых; и матушке-России, в-третьих. Само собой, что в таком важном вопросе он не мог положиться на волю случая. Раз в две недели образ жизни всего персонала, равно как и оперативников, находящихся на японских островах, подвергался строжайшей проверке, чтобы обеспечить резиденции абсолютную надежность.
Лишь один человек был свободен от тотального контроля со стороны людей Проторова, поскольку в данный момент находился на особом положении. Его одного Проторов хотел видеть лично, чтобы удостовериться в своей безопасности и в том, что получаемые им донесения — “чистые”. “Чистыми” назывались донесения, имевшие особую ценность и свободные от дезинформации.
На самом деле “чистые” донесения были редки. Проторов занимался искусством лжи достаточно давно, чтобы понять: большинство донесений непременно содержит некоторое количество “грязи”, то есть дезинформации. И ему приходилось распознавать ложь и выявлять истину, отделять зерна от плевел. Это он умел делать как никто другой.
Япония была исключением, подтверждавшим общее правило. Многие оперативники Девятого управления были настроены так фанатично, что старались добиться только “чистых” донесений. Человек, с которым Проторов должен был увидеться, был одним из них.
Однако южноливанская проблема требовала немедленного разрешения, и в то утро Проторов послал туда вместо себя одного из самых надежных своих подчиненных. В последнее время его очень занимал “Тэндзи”. Тут было еще много неясного, но эта загадка манила его как песня сирены, обещая в будущем потрясающее вознаграждение.
Но, по правде говоря, Проторову вовсе не хотелось возвращаться в знойный климат Южного Ливана, где стояла вечная вонь от верблюжьего навоза и горячих паров машинного масла в воздухе. А как он возненавидел арабов! Разумеется, он не сомневался в пользе их дружбы для Советского Союза. Но их простодушие, а в действительности обыкновенная глупость — ключ к их полезности — это было невыносимо. Для него лучше было заниматься “Тэндзи”, чем налаживать отношения между русскими и этими дикарями.
Высокомерие, думал сейчас Проторов, это такое качество, из-за которого русские много теряют, вплоть до самых серьезных неудач. Но и у проклятых арабов его не меньше. С него уже довольно: он месяцами вытряхивал песок из своей одежды.
Огромная туша Котэна спустилась в метро на станции Синдзюку. Еженедельные паломничества Сато давали ему немного свободного времени: Сато считал, что в храме нет места насилию, и потому мог позволить себе отказаться от сопровождения охранника.
Котэн проехал четыре остановки по зеленой ветке, в Куданси-те пересел на голубую линию — до многолюдной станции Нихонбаси. В подземке на него откровенно глазели во все глаза, но он к этому привык. Он делал вид, что не замечает внимания к своей особе, хотя внутренне его распирало от гордости. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы достичь вершины, и хотя сейчас он больше не выступал на публике, все равно он уйму времени посвящал упражнениям и даже участвовал иногда в показательных схватках. Вот уже пять лет он не знал поражений.
Котэн вышел на Эйтайдори и свернул направо. Улица кишела покупателями. Пройдя один квартал, он остановился перед светофором, пересек улицу и вошел в универмаг “Токю”.
Внутри это заведение было огромным и пестрым, будто настоящий город. Один из его друзей когда-то справлял здесь свадьбу, другой покупал похоронные принадлежности для себя и своей семьи. Но Котэна не интересовало ни то, ни другое.
Служительница в белых перчатках указала ему на эскалатор, ведущий вниз. Он долго изучал ее густо накрашенное лицо, пока она не отвела глаза, не выдержав его взгляда.
В цокольном этаже он с ленивым любопытством наблюдал, как готовятся пирожки, закручиваются суси, заквашивается тофу, вымешивается бобовая масса. Он пообедал у бесчисленных стеклянных стоек, уставленных подносами с бесплатными образцами еды. Когда Котэн решил, что съел уже достаточно, он направился к идущему вверх эскалатору. Но и теперь его бездонный желудок все еще не наполнился.
Он миновал множество этажей с модной одеждой, товарами для дома, мебелью, игрушками, настольными играми, театрами, приемными врачей, зубными клиниками, салонами, где продавались картины и скульптуры, классами по овладению искусством надевать кимоно, подавать чай, составлять букеты и со множеством ресторанов.
В садике на крыше здания был чайный домик с красными, черными и желтыми фонариками из рисовой бумаги. Они висели на веревочках и начинали легонько пританцовывать при малейшем дуновении ветерка. Среди заботливо подстриженных кустов расположился небольшой зоопарк, осаждаемый толпами детей, чьи матери внизу занимались покупками.